Алексей Баранов
«… 31-го июля я увидел войну, настоящую… В то утро на Вязьму был совершен страшный налет фашисткой авиации. И нас послали на разборку завалов. Там узел был крупный, железнодорожный. Так от него мало что осталось: на путях – товарные вагоны с разодранными стенками, разбросанные трупы, запах гари и дым… На крышу одного из вагонов красноармейцы с помощью студентов затащили старенькие зенитные пулеметы. Лица этих студентов я до сих пор помню…
Это были «бауманцы» - третий курс МВТУ им Баумана. Их отправили на строительство оборонительных сооружений буквально через неделю после начала войны: первый и второй курс сразу после сдачи экзаменов призвали на фронт, четвертый и пятый отправили на работу по специальности, а третьекурсникам выдали по лопате и отправили рыть окопы в район Вязьмы…
Когда мы говорим сейчас о московском ополчении, то плохо понимаем, что это такое на самом деле. Многие думают, что это – добровольцы, которые рыли окопы в 30-40 километров от Москвы. Это не совсем так. Во-первых, оборону начали строить намного дальше – в 300-х километрах от Москвы. Во-вторых, помимо добровольцев была еще и «разнарядка», которую рассылали по райкомам, военкоматам, управлениям НКВД. В небольших городах и деревнях Подмосковья людям толком ничего не говорили, куда их везут и зачем, зато обещали денежное вознаграждение и дополнительный трудовой паек. «Шапкозакидательское» отношение в самые первые дни войны, что мы, мол, « быстро германца победим», привело к тому, что даже те, кто отправлялся добровольцем на фронт, абсолютно не понимал, с какой грамотной и хорошо обученной армией ему предстоит воевать. Я сам это осознал только в конце сентября…
Немцы начали наступление на Москву(операция «Тайфун») 30-го сентября 1941-го года. Это – сотый день с начала войны. Запомните это: сто дней с начала войны… А ведь война это такая вещь, такое явление – довольно сложное: к войне должен адаптироваться солдат, к войне должен адаптироваться командир, особенно среднего звена, который ведет этих солдат в бой. Тоже самое касается генералов и прочих начальников. Вот эту особенность наши историки, к сожалению, не учитывают…
Наступление немцев началось через две с половиной недели после окончания Смоленского сражения, когла мы получили небольшую передышку, и появилась возможность пополнить наши дивизии, то есть сделать их полнокровными. Так 152-ая и 244-ая получили пополнение, примерно по 8 000 человек. Но что это было за пополнение? Это были новички – необученные и необстрелянные. А тут против них - шеренга хорошо одетых, сытых, плотным шагом наступающих… К чему это привело, стало понятно уже в первые дни боев за Вязьму…
Я вспоминаю, как примерно 5-го октября к нам с запада через Днепр, в районе Николо-Погорелово, человек, наверное, тысячи-полторы людей в гражданской одежде вышли. «Вы – куда?» «Да вот, понимаете, мы должны в 119-ую дивизию попасть. А где она – не знаем…» Дивизия на тот момент уже находилась севернее, в 40-километрах, от нас. Ну мы их пропустили через свои боевые порядки - куда деваться-то? И это уже практически тогда, когда немцы город окружили! О чем думали наши начальники? Ведь все эти молодые пацаны, все прямиком в, так называемый, « вяземский котёл» и попали …
За три дня до этого Ерёменко доложил в Ставку о том, что танковая армия Гудериана прорвалась и движется в направлении Орла. Немцы вошли в Орел рано утром 3-го октября: люди на работу шли, а им навстречу по городу двигались немецкие танки… Что можно было сделать тогда? – Уже ничего. Надо было солдат спасать для будущего наступления и дать команду грамотно отходить. Но, как выяснится позже, у нашего командования даже планов таких не было - ни в голове, ни на бумаге… Зато от нас тогда решили забрать 49-ую армию, чтобы перебросить ее в район Орла. Но быстрой переброски не получилось: в районе Сычевки 5-ую гвардейскую погрузили, она дошла до Серпухова и… разгрузилась там, потому что дальше идти уже было бессмысленно. Я считаю – и об этом, к сожалению, умалчивает наша история, - что уход 49-й армии открыл для 3-й танковой группы генерала Гота прямую дорогу на Вязьму, с северо-запада…
Далее чехарда началась на южном направлении: Конев 5-го октября отдал приказ Рокоссовскому снять пять дивизий с фронта из района Ярцево и перебросить их южнее Вязьмы. Рокоссовский–то туда приехал. А немцы как раз на другой день Вязьму и взяли. И к группе Рокоссовского эти дивизии так и не подошли. Позже все они тоже окажутся в окружении…
В первых числах октября немцы, прорвав оборону сразу по трем фронтам – Западном, Брянском и Резервном, - упорно продвигались к Москве в среднем по 40-50 километров в день. Такая критическая ситуация на фронте складывалась только в самые первые дни войны…
6-го октября Конев принимает запоздалое решение об отводе войск к новой линии оборонительного рубежа. Но было уже поздно: 7-го октября немцы прорвались в Вязьме и с юга, и с запада, и с востока, окружив по одним данным – 16, по другим - 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк. Точной цифры погибших и попавших в плен под Вязьмой советских солдат никто не знает до сих пор… Очевидно одно: их было как минимум вдвое больше немцев, окруженных позже под Сталинградом…
Тогда, в 19 лет, мне это все понять ума не доставало. Но потом, когда я вновь оказался в тех местах, - я тогда пользовался относительной свободой по своему, так сказать, служебному положению, и поехал, пошел посмотреть, где это произошло с одним вопросом: «И как все это могло случиться? Как могла произойти эта Вяземская трагедия»?
… Упорные бои под Вязьмой длились до 12-го октября. А 13-го неожиданно выпал снег… Там местность такая, знаете, широкая долина речушки небольшой – Дебря, кажется, называется, которая впадает в Вязьму. Так там вдоль всей этой реки лежали сотни, тысячи трупов… Их никто не убирал. А некому было убирать…
Выпавший снег, как все равно саваном, их прикрыл. Только постепенно этот белый саван становился бурым: белый снег постепенно пропитывался кровью…»